Пролог
В проходе по центру зала (ближе к сцене) стоит компания: парень с гитарой поёт куплет из песни Сергея Маврина "Одиночество", ему тихо подпевают друзья – ОН и ОНА. Поднявшись на авансцену, гитарист присел слева и негромко перебирает струны. Девушка, а за ней и Парень останавливаются перед занавесом. Свет в зале гаснет полностью – и на «небе» (верхняя часть занавеса) появляются «звёзды» (световые пятна).
/Шум леса, поёт соловей/
Парень. Вон, смотри, звезда упала… (Смеётся) Здорово!
Девушка. Где? Где? Я не вижу… Там?
Парень. Да левее, левее! А вот ещё одна…
Девушка. Скорей загадывай желание, сбудется обязательно!
Парень. (пауза, огорченно) Не успел, они так быстро гаснут.
Девушка. А я загадала.
Парень. Ч то загадала?
Девушка. Чтобы войны не было… Никогда!
Парень. Странно, почему ты об этом подумала?
Девушка. Сама не знаю… (Молчат)
Парень. Звёзды… Как их много сегодня!
Девушка. А какой звездопад!
Парень. ( словно предлагая сыграть в знакомую им игру ) Попробуем посчитать?
Девушка. Ты в ту сторону смотри, а я – сюда.
/ Весело начинают считать. Неторопливо двигаясь в сторону кулис, уходят./
• Раз!
• Два, три… четыре!
• Пять. Шесть!
• Семь!
• Восемь!
• Девять!
• Десять, одиннадцать…
/Муз. пролог "Звёзды"/
СЦЕНА ПЕРВАЯ
/ «Звёзды» гаснут. Темнота. Звуки боя: стрельба, взрывы снарядов, бомбёжка./
ГОЛОС ХИРУРГА (монотонно): Лида, хлороформ. (пауза) Один. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять…
ЛИДА. (неуверенно) Наркоз вроде бы подействовал. Нет, ещё не готов.
ХИРУРГ. Рано. (Продолжает считать) Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать. Пятнадцать.
ЛИДА. Зрачки не реагируют. Шестнадцать, семнадцать…
ХИРУРГ. Скальпель и зажимы…
/Музыка. Затемнение. Неясный плывущий звук, что-то похожее на гул или звон.
В центре сцены загорается тусклым светом точка. Через несколько секунд свет её становится ярче – и мы
видим, что это настольная лампа, где стекло прикрыто газетным абажуром./
ГОЛОС МИШИ. (негромко, про себя). Свет. Наконец-то свет. Какой приятный – совсем не бьёт в глаза. Кто же обо мне позаботился?
/Свет тускнеет./
Только бы не исчез.
/Свет мигает и становится ярче. Видна кровать, на которой лежит раненый. Возле лампы боком к бойцу сидит
девушка и читает книгу. Она в белом халате, поверх воротничка темнеет косынка./
ГОЛОС МИШИ. Блаженство. Снова свет! (Чуть-чуть приподнимается на локтях и тут же ложится и закрывает глаза).
/Девушка обернулась. Раненый прикрыл глаза. Она отодвинула стул, повернула абажурчик, чтобы стало светлее.
Взяла кружку с водой и пошла к кровати. Склонилась над раненым. Мы видим её юное красивое лицо. Из кармана
халата торчит градусник с обвязанной бинтом верхушкой. Одна пуговица на халате пришита черными полинявшими нитками. /
ЛИДА. Ну, как вы?
МИША. (бодро, но почти шёпотом) Ничего.
/Лида поправляет одеяло, даёт Мише попить воды из кружки,
ловко поддерживая голову раненого/
ЛИДА. Вам дать снотворного?
МИША. (испуганно) Не, я не хочу спать. (Словно стесняясь своего испуга) Я уже наспался...
ЛИДА. Тогда лежите спокойно.
/ Лида снова села за стол и раскрыла книгу. Но теперь она сидит вполоборота, готовая в любую секунду подойти к раненому. Вот она вглядывается, вслушивается в темноту… Но Миша её не зовёт, не решается. Внезапно на
соседней койке беспокойно задвигался Рюрик Ветров/
РЮРИК. (невнятно командует) Огонь! Огонь!.. Зараза! Вот зараза!..
/Лида подходит к Рюрику, смотрит на него. /
ЛИДА. Не навоевался, родненький? Забудь ты про свои миномёты.
РЮРИК. Огонь!.. Вот за-ра-за... Во-о-о-за-ра-за-за-за..
ЛИДА. (Мише) Это ему война снится.
МИША. (Лиде, шёпотом) Наверное, опять мина в трубе зависла… Мину из самовара веревочной петлей достают. Опасно!
Вот он и ругается.
ЛИДА. Война во сне всегда заканчивается благополучно.
МИША. Точно. Иной раз за ночь убьют раз десять, но все равно проснешься. Во сне ничего, можно.
/Лида наклоняется над Мишей, кладёт ему на лоб свою ладонь/
ЛИДА. Ну, как вы?
МИША. Ничего... Ничего. (Шевелит пальцами здоровой руки) Вы... вы какую книжку читаете?
ЛИДА. «Х а ос». «Хаос» Ширванзаде. Читали?
МИША. Нет, «Хаос» я не читал. А вот «Намус» читал. Это вроде бы тоже его?
ЛИДА. По-моему, да. (Собирается вернуться на своё место).
МИША. (Поспешно) А я много книжек читал. Правда, много, разных, всяких... Ну, может, и не так много...
/Миша неловко отвернул голову к стене, слегка поднял здоровую руку, словно собираясь ковырнуть стенку ногтем.
Он уверен, что девушка приняла его слова за хвастовство и сейчас уйдет. Но Лида не ушла, она стоит рядом, и
делает шаг к Мишиной кровати./
ЛИДА. Вам, может, почитать?
МИША (Обрадовался) Да, пожалуйста!
/Девушка огляделась, покусала губу./
ЛИДА. Ах, нельзя! Свет будет мешать соседу вашему, а он тяжелый. Знаете что, давайте лучше тихонько пошепчемся, а?
МИША. Чего?
ЛИДА. Ну, поговорим шепотом.
МИША. (Переходя на шепот, стыдливо) Давайте.
ЛИДА. (Наклоняясь к Мише) Вы откуда?
МИША. Сибиряк я, красноярец.
ЛИДА. А я здешняя, краснодарская. Видите, как совпало: Краснодар — Красноярск.
МИША. (Радостно кивает) Ага, совпало. А… Как вас зовут?
ЛИДА. Лида. А вас?
МИША. Рядовой Ерофеев… Просто Миша.
ЛИДА. (Тихо и устало). Ну вот мы и познакомились. А теперь помолчим.
МИША. (Испуганно). Почему?
ЛИДА. Вам еще нельзя много разговаривать. Вам поспать бы.
МИША. Нет, не буду, мне уже ничего... (Лида осторожно опускает ему на лоб свою ладонь) Хорошо. (Миша поправляет
на одеяле здоровую руку и закрывает глаза.)
/Лампа-ночник медленно гаснет. Музыка – лейтмотив Миши и Лиды.
Лида выходит из палаты. /
СЦЕНА ВТОРАЯ
/Там же, вечер. Кто-то из раненых кашляет, кто-то негромко разговаривает. Миша чуть шевелит здоровой
рукой и открывает глаза/
РЮРИК. (Подмигнул Мише. Затем помахал ему рукой, в которой письмо-треугольник) . Привет, братишка! Что, от
наркоза ещё не отошёл?
МИША. (Подхватил раненую руку здоровой и осторожно, со второй попытки сел на кровати. Говорит с трудом.). Здравствуй, Рюрик. Что, подруга письмо прислала?
РЮРИК. Ребята с батареи моей пишут. После той переправы нас всего пятеро от роты уцелело. Сашка Лебедев пишет,
мой второй номер. Богатырь, таёжный охотник. Силы необыкновенной. Добрый. Весь как на ладони. А наивный… как
ребнок!
Потому в армии трудно приживался. Ни строем ходить, ни командиру угодить. На первых порах я его поддержал,
подучил – а потом он воевал лучше многих. (Помолчал.) Когда осколками меня накрыло, жар начался – под обстрелом
к ручью за водой для меня бегал. (Улыбается, вспомнив.) Пуля котелок пробила – так он ладонью дырку заткнул, а
напиться всё же принёс. Отчаянный парень!
МИША. Где они сейчас?
РЮРИК. Говорит, не сегодня-завтра к польской границе выйдут. (Снова читает письмо.) Удивляется, что я выжил.
Девятнадцать осколков – по одному на каждый мой прожитый год.
МИША . Да, Рюрик, повезло тебе!
РЮРИК. Повезло… (Трогая пластырь на щеке). Девятнадцатый самый вредный – фотографию мне испортил. (Снова углубляется в письмо.) После войны к себе Сашка зовёт, на Енисей. (Мише) Твой земляк, Миха!
МИША. Когда-нибудь она, война-то, должна кончиться. У нас столько заводов понастроили – народ всегда нужен. На
первых порах у меня поживёшь.
АКИМЫЧ. (Подходя поближе, Рюрику) Слышал я всю деревню твою сожгли. (Качает головой, сочувственно
вздыхает).
А ты, Рюрик, к нам на Урал приезжай.
МИША. Бабка у меня под Красноярском. Все травки знает! Поколдует - от твоего шрама и следа не останется!
РЮРИК. Спасибо, братцы. Но после Берлина я к себе поеду. Может кто из родных уцелел… Пять сестёр у меня и три
брата… Там, в деревне. У самой границы.
АКИМЫЧ. Учиться вам, парни, надо, вот что я скажу!
БОЕЦ с гитарой перебирает струны, но песню не начинает.
СТАРШИНА. (Мечтательно) Ребята, мне такой сон приснился…
ТАНКИСТ. А-а-а! Тебе всё одно снится… Я даже знаю, в какую она смену дежурит.
/В палате дружно смеются/
Слушай, Рюрик, ты мне объясни… Вот осколок у тебя в щёку вошёл. А где же он вышел?
РЮРИК. (Серьёзно) Проглотил я его. Честно.
/Бойцы смеются. Ерофеев в это время снова опускается на подушку: ему нехорошо/
АКИМЫЧ.
ТАНКИСТ. Тихо! Огнёвка идёт! (Словно подавая команду) Приготовиться к обходу!
/ Агния Васильевна входит в сопровождении медсестры. Задрала рубаху на Старшине. Слушает через фонендоскоп. Медсестра передаёт письмо-треугольник Танкисту, затем торопливо подходит к столу, садится и начинает
писать./
МЕДСЕСТРА (Старшине) Вас жена так заморила или на фронте отощали?
АГНИЯ ВАСИЛЬЕВНА. (Не дожидаясь ответа, кинула через плечо медсестре). Усиленное питание!
/Агния Васильевна подходит к другому раненому, Танкисту, смотрит ожог на лице, слушает, щупает. Тому
щекотно, и он ужимается, хихикает. Агния Васильевна звонко завезла бойцу по спине ладонью/
АГНИЯ ВАСИЛЬЕВНА. В палату выздоравливающих!
/От радости Танкист всплеснул руками и пошёл, не в силах стоять на месте/
ТАНКИСТ. Вот! Кто прав! Я прав! Мне в Польше говорили: «Памрешь!». На Украине «Па-а-амрешь!!», в Львове, Виннице,
Киеве — «Памрешь! Памрешь!». Как памрешь? Не согласный! Жить хочу! Танцевать хочу! Девушек любить хочу! (Агнии Васильевне) Дайте же вас по-це-лую! (Раскинув руки, двинулся вперед, но сосед поймал его за рукав, а Агния
Васильевна, словно барьер, вытянула руки вперёд).
АГНИЯ ВАСИЛЬЕВНА. Потом, потом! Придешь в процедурную – и сколько твоей душе будет угодно — целуй! Мы
изготовимся, а сейчас обход. Не мешай!..
/Оживление, в палате становится шумно, все поздравляют Танкиста. Произнося последнюю фразу, Агния
Васильевна медленно двигается к койке Антипина, и тон ее и выражение лица заметно меняются. Он ловит ее
взгляд, а она все время уводит глаза./
АГНИЯ ВАСИЛЬЕВНА. Вас переведут в другую палату. (Агния Васильевна помолчала.) В отдельную.
АНТИПИН. В изолятор?
АГНИЯ ВАСИЛЬЕВНА. Нет-нет, что вы! Просто в отдельную палату.
СТАРШАЯ МЕДСЕСТРА. Там тише, теплей.
АГНИЯ ВАСИЛЬЕВНА. Удобней там...
АНТИПИН. (Словно ему сказали что-то страшное) Зачем же? Мне здесь хорошо. (Торопливо, видя, что Агния
Васильевна поднялась и собирается уходить от его койки.) Ребята все свои... привык я к ним... Гусаков, товарищ
старшина, однополчанин... ребятишки вон молоденькие! Веселые. Мне здесь глянется...
/В палате сделалось тихо. Антипин повернулся к стенке и накрылся одеялом с головой. Агния Васильевна строго повторила медсестре: «Сейчас же приготовьте отдельную палату!» – и пошла к выходу. Остановилась возле
крайней койки. До её прихода раненый Сапёр был бодр и весел, но с появлением врача «заумирал»./
АГНИЯ ВАСИЛЬЕВНА. Ну а тут всё печёт?
САПЁР. Печёт, доктор, ох, печёт!..
МЕДСЕСТРА. Шов рубцуется нормально.
АГНИЯ ВАСИЛЬЕВНА. (Строго, даже неприязненно) В палату выздоравливающих! Она у нас самая холодная. Чтоб не
пекло!
САПЁР. (продолжает ныть) Так как же?.. Так болит! И так печёт. Так печёт...
/Агния Васильена движется дальше, не слушая жалоб. Сдернула с Ерофеева одеяло, послушала, велела показать
язык./
АГНИЯ ВАСИЛЬЕВНА. Покурил?!
/Миша опустил покаянно голову/
АГНИЯ ВАСИЛЬЕВНА. Разве от хлороформа мало обалдел? Могу добавить!
МИША. (испуганно) Н-не! Ну его!
/Что-то похожее на улыбку тронуло губы Агнии Васильевны/
МИША. (уловил перемену и бодрым голосом) Ходить когда разрешите?
АГНИЯ ВАСИЛЬЕВНА. Сие зависит от тебя. Будешь смирно лежать – скоро, прыгать станешь — полежишь.
МИША. Ну, зависит если, так полежу смирно. Не жалко.
/Закончив обход, Агния Васильевна выходит из палаты и, комкая в руках фонендоскоп, что-то на ходу раздраженно говорит старшей сестре. Та скривила губы и отвернулась. Медленно гаснет свет. ЛЕЙТМОТИВ. /
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
/Та же палата. В коридоре оживление: двое бойцов играют в шашки «В ЧАПАЕВА», трое – беседуют, один пощипывает струны гитары и негромко напевает что-то…/
АКИМЫЧ. Под Львовом дело было. Наша "тридцатьчетвёрка" вышла с фланга на фашистскую батарею, пушки с расчётами (махнул выразительно рукой) – с ходу! И тут как ОН ударит! Рычагов не вижу, всё в дыму! Чувствую, сейчас снаряды рванут. Командир очнулся: "Братцы! Горим! В нижний люк!" А я ни туда, ни сюда: в ноги ранило. В смотровую щель глянул – на нас с горочки "Тигр" летит. Не стреляют! В упор хотят добить! (Помотал головой, втянул в себя и тяжело выдохнул воздух, ударил кулаком по колену). Да!.. (Продолжает, словно сейчас всё видит). Только вижу: из окопа (впереди, метрах в пятидесяти) парнишка с гранатами поднялся. Худенький… Весь в крови… (Опять замолчал, не в силах продолжать). Как рвануло! Мама дорогая! Видать, весь боезапас у "Тигра" сдетонировал. Башня, как игрушечная, отлетела. (Молчит.) Дальше ничего не помню: сознание потерял. Как командир меня из танка горящего вытащил, как он (тоже раненый) к своим меня дотащил – ничего не помню!
А того парнишку, что нас собою прикрыл, век не забуду!
БОЕЦ с ГИТАРОЙ. Сколько парнишек ещё ляжет, пока до Берлина дойдем! В Польше главное препятствие – реки, Висла и
Одер. Наши вчера Вислу одолели и теперь давят с Сандомирского плацдарма. Ещё бы немного прибавить – у фрица по швам
бы оборона затрещала!..
САПЁР. Держи хлебало шире! Он у себя даст прикурить, немец-то! Не дай бог в конце войны сгинуть! Не дай бог! Сапёр, правильно говорят, один раз ошибается.
БОЕЦ с ГИТАРОЙ. Но ты же один раз ошибся – и жив, здесь лежишь.
САПЁР. Это не я, это разведка ошиблась. Таблички "Мины" не заметили. Вот от всей разведгруппы Гусаков да Антипин остались. Ну, и мне за компанию досталось!
СТАРШИНА. Эх, ребята! Меня другое беспокоит!. Вот лампа всего одна горит. Электростанция в Краснодаре всё еще не восстановлена.
БОЕЦ С ГИТАРОЙ. Ты за это не волнуйся. Я тебе говорю: всё будет в порядке. Восстановят город…
/Миша Ерофеев долго глядит в зеркало, приглаживает свой чуб, затем тихо и неуверенно поднимается с кровати.
Ниже пояса он замотан в простыню. Придерживаясь за спинки кроватей, Миша побрел к двери. Долго смотрит в
коридор./
ВЕТРОВ. (Громко спев фразу из «Утомленного солнца», уже с другим настроением, нараспев) Миша, друг, не грусти! Иди сюда!
МИША. (По дороге к кровати Ветрова Мишу качнуло и он чуть не упал на раненого, который в испуге вытянул вперёд
обе руки). Что скажет командующий «самоваром»?
ВЕТРОВ. Охламон ты, Мишка! (Говорит тише) Новые разведданные поступили. (Жестом приглашает нагнуться к нему.) Сестрицу ту перевели в операционную. Операционная мадама с одним товарищем капитаном активно дружила! Огния свет Васильевна так этого не любит!.. И еще учти – дежурит сестрица через сутки...
МИША. По мне хоть через трои!..
ВЕТРОВ. И зовут её Лидкой.
МИША. По мне хоть Маргариткой!..
ВЕТРОВ. И ушивается возле нее тут лейтенантик один.
МИША. По мне хоть генерал!
ВЕТРОВ. Дурында! Кого охмурить хочешь? Я ж саратовский мужик! Я в этих вопросах!..
МИША. Когда и выучился?
/Рюрик отвечает не сразу, напускает на себя важность, неспешно скручивает цигарку, ну всё-всё делает степенно, важно/
ВЕТРОВ. У нас, у саратовских, знаешь как?
МИША. (улыбаясь насмешливо) Ну, как?
ВЕТРОВ. А вот как! Родится малый – ему ни побрякушек, ни игрушек, а сразу гармонь в руки и пошло (Рюрик аж
заподпрыгивал): «Я не знаю, как у вас, а у нас в Саратове…»
МИША. Трепло!
/Миша поглядел в кругленькое зеркальце, лежавшее на тумбочке Рюрика, поплевал на ладонь, приплюснул ерша на маковке./
РЮРИК. Ладно, Миш, не беда – прорвёмся! (Помолчав, другим тоном) Рука-то сильно болит?
МИША. Совсем не болит. Как чужая. Главное, и кости срослись, и нерв перебитый доктора под наркозом связали. А пальцы
всё равно не шевелятся!
РЮРИК. Не переживай, я же слышал, как врачи при осмотре, когда твою руку иглой кололи, говорили «хорошо».
МИША. Ты же знаешь, что, если врачи говорят «хорошо», — это значит плохо.
РЮРИК. У тебя профессия есть?
МИША. Есть, составитель поездов. Только чтоб на «железке» работать – обе руки нужны. А, наплевать! Не один я такой! Не пропаду!
РЮРИК. Это точно!
/В палату входит Лида/
ЛИДА. Здравствуйте, мальчики! (Обращается она ко всем, но смотрит на Мишу и идёт к нему).
МИША. (безразличным тоном) «Здрасте». (Поворачивается к Рюрику и со значением произносит) Прут наши, прут! Скоро
по домам!
/Ветров, недоуменно пожимая плечами, вертит указательным пальцем у виска. Лида проходит в глубь палаты,
забирает у больного грелку, что-то поправляет…/
ВЕТРОВ. (Мише, пытаясь привлечь внимание Лиды) Помнишь, ты мне стихи читал:
Я не любил, как вы, ничтожно и бесстрастно,
На время краткое, без траты чувств и сил...
А дальше как?
МИША. Забыл я эти стихи.
/Лида с грелкой возвращается от раненого и останавливается напротив Миши/
ЛИДА. Больной, будем готовиться к операции.
МИША. К какой опять?
ЛИДА. К обыкновенной.
МИША. Так я готов. Режьте! Чего вам еще? Клизму мне вовсе не надо. Брюхо у меня крепкое. Я не какой-нибудь офицер-интеллигентик...
/Последние слова Миша произносит совсем почти тихо, но Лида услышала их и уничтожающе сощурила глаза./
МИША. (Поспешно, стараясь скрыть смущение) Когда на операцию?
ЛИДА. Завтра, в одиннадцать.
/Лида уходит. Миша закрыл лицо рукой и упал на подушку. Свет гаснет/
/Муз. пролог "Звёзды"/
/Повторяется сцена в операционной, похожая на начало пьесы/
ХИРУРГ. (монотонно): Лида, ещё хлороформ. (пауза) Сто один. Сто два. Сто три. Сто четыре. Сто пять. Сто шесть. Сто семь.
Сто восемь. Сто девять…
ЛИДА. (в голосе нотки отчаяния) Сто девять - наркоз всё ещё не подействовал. Родненький, спи!
ХИРУРГ. Вижу: рано. (Продолжает считать) Сто десять. Сто одиннадцать. Сто двенадцать. Сто тринадцать. Сто
четырнадцать. Сто пятнадцать.
ЛИДА. Кажется, зрачки не реагируют. Сто шестнадцать, семнадцать… Спи, родненький…
ХИРУРГ. Скальпель и зажимы…
/Музыка. Свет гаснет. Постепенно высвечивается уголок палаты для выздоравливающих, всего две койки. Еловая веточка на столе и ёлочная игрушка на ней, праздничная открытка: видимо, новый год только наступил./
ВЕТРОВ. (улыбаясь) Ну, здорово, Мишка-Михей!
МИША. Здравствуй, Урюк!
ВЕТРОВ. (Непривычно для себя нахмуриваясь) Ты чего это? От наркоза ещё не отошёл?
МИША. Да шучу я… Рюрик-Урюк!
ВЕТРОВ. (снова улыбается) Ох и бушевал ты после операции. Тебя ремнями привязали. Всех крыл. Врачиха тут, а ты
кричишь: «Что фашисты, что доктора – одинаковы. Все кровососы!»
МИША. Да ну?
ВЕТРОВ. Пра! Оно, конечно, не в уме ты был. Но такое и безумному непростительно. Я окончательно убедился, что против сибиряков по ругани никто не устоит.
МИША. (радостно) Я что? Вот у меня дед был, тот колена загибал… Вороны с неба валились кверху лапами…
ВЕТРОВ. (серьёзным тоном, передразнивая) Колена, загибал! Посмотрел бы ты, как девушку ту загибало.
МИША. (вмиг посерьёзнев) Какую девушку?
ВЕТРОВ. Ту самую! Она около тебя так и этак, родненьким называла, а ты… ребята в хохот. А она: «Человек, - говорит, - в невменяемом состоянии, и смеяться, - говорит, - над ним подло… Подло! Подло! » И ещё ногой топнула. Ну, я тут одному костылём по кумполу отоварил. В дверь заглядывал… В общем – концерт!
/В палату стремительно входит Лида. Губы строго поджаты, лицо силится быть суровым, но в глазах у неё улыбка./
ЛИДА. А ну, где тут этот гренадёр? Где этот негодник, поносивший советскую медицину? Дайте мне его, я с ним за всех рассчитаюсь.
/Миша закрыл лицо рукой и силится спрятаться под одеялом. Но Лида приоткрыла одеяло и отнимает его руку от
лица, разжимая пальцы один за другим/
ЛИДА. Видали вы его, прячется, устыдился! Нет, вы поглядите, поглядите на меня!
МИША. (Открыто смотрит на Лиду) Лида!
ЛИДА. Что, родненький, что?
МИША. (тише) ЛИДА!
/Рюрик поспешно пятится из платы. Долгая пауза. Прерывая её, Лида смотрит у Миши пульс, считает /
ЛИДА. Та-ак, больше покоя, не курить, не дрыгаться лишка… Слышите? Миша.
МИША. Вы будете приходить теперь… ко мне?..
ЛИДА. (Гладит Мишу ладошкой по лбу, трогает за чуб) А тебе хочется, чтобы я приходила?
МИША. Ага.
ЛИДА. И ты не будешь больше ругаться?
МИША. Нет.
(Лида всё ещё перебирает пальцами Мишины волосы)
ЛИДА. (с озабоченным вздохом) Идти мне надо, Миша.
МИША. (осторожно ловит руки Лиды и сжимает их) Посиди ещё маленько, ну?
ЛИДА. Две минутки, ладно?
МИША. Три.
ЛИДА. Ну, хорошо, три.
/Музыка – лейтмотив Лиды и Миши. Затемнение./
СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ
/Миша и Рюрик в палате негромко беседуют. Оба на ногах. Сосновая ветка со столика исчезла. Рюрик в форме. Миша показывает другу, как сгибается его рука после повторной операции. Оба явно идут на поправку./
ВЕТРОВ. Лида когда дежурит?
МИША. Следующие сутки.
ВЕТРОВ. Ну, тогда и думать нечего: соглашайся! Когда тебе ещё так повезёт: отпраздновать женский день на швейной
фабрике. Я и гимнастёрку для тебя взял, и ремень.
/Оба отходят налево, в глубь сцены. Миша надевает на себя гимнастёрку. Рюрик привинчивает другу на гимнастёрку гвардейский значок./
СЦЕНА ПЯТАЯ
/Справа из кулис появляются девушки, быстро накрывающие сдвинутые вместе столы. На столах снедь в основном огородная: огурцы, капуста, помидоры, яблоки. К Мише и Рюрику присоединяется Танкист./
ТАНКИСТ. Здорово. Как же это вас Огния-то отпустила?
МИША. Скрепя сердце. Они (кивнул на девушек, суетящихся возле столов) сулятся нового белья нашему госпиталю отвалить.
ТАНКИСТ. А-а, бельишко и в самом деле заплата на заплате. А как же?.. (хотел, видно, спросить, как же это отпустила Лида, но тут же захохотал и сообщил весело:) Мы воспользовались «заборной книжкой» — ушли через забор.
/Парень с палочкой в руке, хромая выходит на середину сцены и объявляет гостям номер/
БАЯНИСТ. Ансамбль "Две Катюши" исполнит для Вас вальс «В лесу прифронтовом». Кавалеры приглашают…
/Берёт баян – и звучит "В лесу прифронтовом".
Одна из Катюш играет на фортепьяно, другая поёт./
/ Рюрик танцует с Женей и в конце танца оказывается рядом с Мишей.
Представляет даму своему другу и лихо направляется к новому «объекту»,
с которого он не спускал глаз ещё во время танца./
ЖЕНЯ. (Мише) Вы что-то совсем за мной не ухаживаете!
МИША. (смущенно) Да вот... не умею... не приходилось. (берёт со стола две рюмки) С праздником вас, с женским днем!
ЖЕНЯ. Вас также!
МИША. Женя, покушайте, пожалуйста!
ЖЕНЯ. А? Что? (Женя вздрогнула и возвратилась откуда-то, из далекого далека, слабо и признательно улыбнулась) Спасибо, Миша! Я и в самом деле есть хочу...
(Женя дала Мише откусить от своего яблока)
ЖЕНЯ. Вот, Миша, мы, как Адам и Ева, — вкусили одного плода (показала Женя на отхваченный бок яблока).
ЖЕНЯ. (близко придвинувшись) Вы бы хоть развлекали как-то меня, Миша!
МИША. Да я… не умею я.
ЖЕНЯ. Ну, про войну, про героические подвиги что-нибудь соврите.
МИША. Ну, это ты зря! Фронтовые окопные дела не для пьяной застольной брехни. Война страшная. Не надо об этом шутить.
/Она смешалась, нервно затеребила красивыми руками цепочку на шее и тут же, преодолев себя, с вызовом бросила./
ЖЕНЯ. Тогда танцевать приглашай!
МИША. А я и танцевать не умею. (Развёл руками покаянно) Видишь вот, какой нескладный кавалер попался.
ЖЕНЯ. Девчонки! Обманули нас! Сказали: самых боеспособных, самых героических выдадут, а налицо оказалось что?
Мякина! Ну мы им за это кальсоны назад ширинкой понашьём!..
МИША. Ох, Женька, Женька! Была бы у меня сестра такая!..
ЖЕНЯ. Мужику в танцах главное — ногами переступать и стараться не уронить на глазах у публики партнершу!
МИША. Шпана! Детдомовщина! И никакая ты не интеллигенция!
/ Боец с гитарой поёт песню "Звёзды". Ему негромко подпевают присутствующие – и настроение у всех постепенно меняется. Кто-то скрывает слёзы, кто-то произносит слово «похоронка», кто-то напрягся… К концу песни Женька совсем "ушла в себя". Компания из-за стола выходит покурить…/
МИША. Жень, а ты откуда?
ЖЕНЯ. Здешняя, краснодарская. Папа – художник. Был. Я и сама в изостудии занималась. Но потом война, эвакуация, и вся семья погибла под бомбежкой. Только и осталось что два чемодана: один — с мамиными платьями и украшениями, другой —
с папиными этюдами и рисунками. Теперь белье в массовке шью и лучших времен жду...
ЖЕНЯ. Дай прикурить!
МИША. Не дам!
ЖЕНЯ. Да ты что?!
МИША. А ничего! Вон какая девка! Красавица! Умница! На художника, может, выучишься!.. Я и сидеть-то сначала рядом
с тобой боялся! А ты?..
ЖЕНЯ. Ми-и-шша, ты напился! Красавица! Умница!— Ишь какой! В богиню почти произвел!
МИША. Девчонка ты мировая и не дешевись!..
ЖЕНЯ. Ты чего орешь-то? Чего разоряешься?
МИША. А ничего!
ЖЕНЯ. Ну и всё!
МИША. Нет, не всё!
ЖЕНЯ. Нет, всё! (церемонно подавая руку ребрышком и оттопырив палец) До свиданья, милое созданье! Спасибо за кумпанью и приятственную беседу. В общагу не зову, посколъку приставать будете, а у нас этого девицы не любят.
МИША. Я чем-то обидел тебя, Женя?
ЖЕНЯ. Да! (сверкнула она глазами) Гадость сказал!
МИША. Га-аааадость?!
ЖЕНЯ. Твои благородные, красивые слова больнее гадости! Ты ими брезгливость прикрываешь! Прикрываешь ведь? Даже поцеловать не попытался! Брезгуешь да?! Брезгуешь?!
МИША. Женька ты, Женька! Будь здорова! Прости, коль неладное брякнул. Прости.
ЖЕНЯ. Бог простит!
/Женя вознесла руку к небу, принимая позу богини, но внезапно сникла, прикрылась концом шарфа и бросилась прочь.
Миша пожал плечами, словно спрашивая себя: «Что я тут мог сделать? Чем помочь?». Затемнение./
СЦЕНА ШЕСТАЯ
/Звучит музыкальная тема Лиды и Миши./
/В раздевалке, за вешалкой с одеждой спряталась ото всех Лида. Она чем-то расстроена. Справа из кулис появляется Миша, он идёт крадучись и расстёгивает на ходу гимнастёрку. Лида бросается к нему: кулаки сжаты, лицо сердитое./
ЛИДА. Ты где шлялся, медвежатник несчастный?!
МИША. О-о! Мамзель! Мое вам почтенье! (отвесил земной поклон). Не ожидал, не ожидал, понимаете ли вас сегодня здесь повстречать! Такой приятный с у рприз!
ЛИДА. Я тебе покажу мамзель! Я тебе покажу с у рприз! Признавайся, где ты был?!
МИША. На празднике. На Международном женском дне.
ЛИДА. И ты... и ты пил там?
МИША. А как же?! (Подныривает под барьер, развязно) На то и праздник, чтобы петь и смеяться. Как дети.
/Лида сражена. Рот ее беззвучно открывается, глаза угасли./
ЛИДА. Сейчас же! Сейчас же! В палату! Я приказываю! Я вам всем тут покажу!
/Она даже толкает кулачками Мишу в грудь/
Ты провожал модистку, признавайся!
/Миша покорно склонил голову. Лида втянула воздух /
ЛИДА. Да от тебя духами пахнет! Дешевыми! Пошлыми!
МИША. Самогонкой от меня пахнет, не выдумывай!
ЛИДА. Нет, духами! Ты меня не проведешь!
МИША. Ну, может, и духами. Танцевал я там с одной...
ЛИДА. Ага! Ага-а-а! (с еще большим негодованием) Танцева-ал! А танцевать-то ты не умеешь, несчастный! Я всё! Я всё-о-о
про тебя знаю! (Она снова бросается на Мишу с кулаками). Ты целовался с ней, целовался?!
МИША. делает вид, что ему стыдно, и, едва сдерживая улыбку, кивает.
ЛИДА. Сколько?
МИША. Чего сколько?
ЛИДА. Сколько ты с нею лизался?
МИША. Ну, сколько? (словно припоминая) Может, полчаса, может, больше. Часов-то у меня нету...
ЛИДА. А потом?
МИША. Чего потом?
ЛИДА. Что было потом? Не скрывайся лучше! Признавайся, несчастный! Не то я тебе не знаю что сделаю!
МИША. Потом? Что же было потом? А-а, потом я вспомнил, что ужин пропадает, и скорее рванул домой.
/Лида выпустила Мишу, уронила руки/
ЛИДА. Дядя шутит! Я тебя зарежу!
МИША. Чем? Скальпелем или ножом? Лучше ножом. Скальпели уж больно тупые.
ЛИДА. Дурак! Медвежатник! Грубиян! Сибирская деревянная колода! Чурбан... И... и... Я плакала! Вот… Тут… Тут…
(показывала за вешалку).
/Миша осторожно делает шаг к Лиде и берёт её за руку/
МИША. Балда ты, ей-богу!
ЛИДА. Конечно, балда, да еще какая! (всхлипывая, прерывисто) Разве умная стала бы из-за такого…
/Миша сделал ещё один маленький шажок к Лиде и осторожно утер ей глаза концом ее же косынки./
ЛИДА. Ты правда не целовался?
МИША. ( делает ещё небольшой шаг к ней) Ну ей-богу!
ЛИДА. (она осторожно берёт второй рукой его руку) Я ведь чуть не умерла. Правда-правда! Все меня обманывают. Все заодно. Я, как дура, по палатам шастаю, а мне говорят: к психам ушел, в физкабинет подался, в шашки сражается... Потом
это ваша любимица-царица, процедурная сестрица: «Лидочка, ты кого ищешь? Мишу? А его сегодня не будет. Он к
женщинам на праздник ушёл!» Представляешь? Ы-ы-ых, я её так бы и разорвала!
/Миша обнимает Лиду, она уже совсем не зло стукает его по плечу./
ЛИДА. Вот тебе, враг такой! Сколько ты моей крови выпил, кто бы знал!
/Несильно ударяет кулачком Мишу по прооперированной руке – и тут же, вспомнив, отдёргивает руку и вновь, уже осторожно, прикасается ладошкой к ней./
ЛИДА. Береги руку. Чудом спаслась. Отнять хотели. Видно, силы у тебя много.
МИША. Не в том дело. Просто мне без руки нельзя, кормить меня – детдомовщину – некому.
/Оба замолчали, не зная, куда деть руки и не глядя друг на друга. Затем Миша опять встретился глазами со взглядом Лиды./
МИША. Ну что ты на меня так смотришь? Не надо так!
ЛИДА. А как надо?
МИША. Не знаю. Бодрее что ли?
ЛИДА. Стараюсь. (В голосе слёзы) Комиссия завтра, выписывают тебя…
МИША. Значит, завтра на пересылку. (Сдержал вздох, что-то похожее на «Эх!», и нарочито бодро… ) На Украину проситься буду, оттуда ближе к полку… (Легко касаясь Лидиного плеча) Ты чего замолчала?
ЛИДА. (Кладёт руку Мише на плечо) У-у, вредный! (Приближаясь к нему, шепотом, в ухо) Их либе дих! (Миша растерялся,
не нашёлся что сказатьи молчит. Лида громче) Их либе дих! Балбес ты этакий!
/Поворачивается, чтобы убежать. Миша бросается к ней./
МИША. Я тоже либе. Я тоже их либе… Ещё тогда… когда ты у лампы…
ЛИДА. (Спрятав лицо на груди у Миши, всхлипывая по инерции). Родненький, что же ты молчал столько месяцев?
МИША. (Вытирая рукой слезинки). Страшно было! Слово-то какое! Его небось и назначено человеку только раз в жизни произносить.
ЛИДА. (Тыкая осторожно кулачком, изменившимся голосом) У-у, вредный! И откуда ты взялся на мою голову?
(прижимается к нему, смотрит в лицо) Мишка, у тебя борода начинает расти!
МИША. Брось ты! (пощупал подбородок) И правда что-то пробивается.
ЛИДА. (Как считалку, дразня.) Мишка-Михей – бородатый дед! (Спохватывается, закрывая рот пальцами.) Ой, спят
ведь все! (Молчит, глядя на него.) Неужели и всё? Неужели ты уйдёшь? Ведь только вот сказали друг другу, и уже всё!
Миша, что же ты молчишь? Что ты всё молчишь!
МИША. Не надо плакать, сестрёнка моя. Лида…
ЛИДА. (Встрепенулась, решительно.) Миша, дай слово, что не откажешь!
МИША. Я всё готов… Для… тебя…
ЛИДА. Я поставлю тебе температуру… Ну, поднялась, ну, неожиданно, ну, бывает…
МИША. (Отстраняясь и встряхивая Лиду за плечи) Ты с ума сошла?!
ЛИДА. Я знаю, я знаю: это нехорошо, нельзя. За это меня с работы прогонят. Из института прогонят. Ну и пусть прогоняют!
Хочу с тобой побыть ещё день, хоть один день! Пусть же эта проклятая война остановится на день! Пусть остановится!
Пусть…
МИША. Лидка, опомнись! Что ты несёшь? (Успокаивает, однимая её. Негромко.) Лида! Лида! Не ожидал я, что ты… меня
так любишь. За что? Ничем я не заслужил такой большой любви. Я простой парень, простой солдат! Лида!
ЛИДА. Родненький…
/Замирают, обнявшись и глядя, в зал, на зрителей./
/Звучит музыкальная тема Лиды и Миши./
/Занавес медленно закрывается, гаснет свет, видны звёзды на небе, слышны звуки летней ночи. Постепенно
возникает тихая, немного печальная музыка. На авансцене появляются парень и девушка из Пролога. Звуки леса.
Пение соловья. /
ЭПИЛОГ
Парень. (Негромко) Как много звёзд сегодня на небе!!!
Девушка. (Шёпотом) Они такие яркие, близкие. (Молчат.) Знаешь, говорят, что многие из них давно погасли, погасли ещё задолго до того, как мы родились. А свет их всё ещё идёт к нам, всё ещё сияет.
Парень. Какой огромный мир… Человеческая жизнь – крошечная песчинка в этой вечности.
Девушка. Мне внезапно подумалось… Вот жили люди, любили друг друга. Потом они… их не стало. Но неужели их жизнь,
их любовь как падающая звезда?! Мгновенная вспышка – и всё!
Парень. Нет… Скорей это далёкие звёзды, которых уже нет. А свет их всё ещё с нами!
/Лейтмотив Звездопада/
/Открывается занавес и мы видим всех участников спектакля. На авансцену выходит БОЕЦ с ГИТАРОЙ. Звучит
«Песня о звёздах». К нему присоединяются другие участники спектакля. /
|
